Как развивался шаг за шагом университет, так и его обитатели - студенты и преподаватели - росли вместе с ним. Когда-то аспирант, а ныне профессор Математического института им. С.М. Никольского
Юрий Витальевич Павлюченко рассказал о том, как Университет дружбы народов изменил его жизнь навсегда.

Однажды я был в Александровском скверике перед Кремлём. И вдруг с улицы Герцена подкатывается толпа демонстрантов с лозунгами и криками. 1960 год, демонстрации происходили два раза в году - 1 мая и 7 ноября. И вдруг в обычный будний день целая колонна экзотических людей что-то выкрикивающих. Спрашиваю: «А что это такое происходит?». И кто-то мне объясняет, что это, вот, новый университет в Москве, Университет Дружбы Народов, а это, вот, студенты его. 5 февраля 1960 года высоким постановлением в Москве было создано учебное заведение для студентов из развивающихся стран. Это был подарок для тех, кто там не мог устроиться, получить образование. Но тогда никто не знал, что это подарок не только для них, но ещё для одного совершенно неизвестного человека, который отметил своё 25-летие накануне, и это был я. В тот момент я тоже этого не знал, но получилось так.

Я работал в строительном институте, ассистентом на кафедре высшей математики, и, вдруг, мой научный руководитель, профессор Валерий Витальевич Рыжков, задумал оттуда перейти в Университет Дружбы Народов. Я последовал тем же маршрутом с Рыжковым, оказавшись одним из первых аспирантов в ноябре 61 года.

В этих стенах в то время - в первый набор иностранных студентов и преподавателей - творилось что-то невообразимое. Первого курса ещё не было, но был подфак: кого-то брали на один год, кого-то на два, а кого-то на три. Были люди, которые приезжали абсолютно неподготовленные. Я как аспирант должен был вести и трёхгодичный, и двухгодичный курс, то есть разговаривать с людьми, которые математики совершенно не знали. Но они все хотели учиться - это самое главное.

В РУДН за десятки лет сложилась очень хорошая обстановка. Я попал число первой волны, а ведь со мной поступало много людей в 1961 году в аспирантуру и на работу. Но никаких заслуг моих в том, что я продержался столько лет здесь, кроме того, что здесь такая атмосфера. Мне удалось работать при трех ректорах. При первом ректоре я защитил диссертацию, при втором - стал доцентом, при третьем - получил должность профессора. Я, безусловно, прикладывал усилия, чтобы двигаться по лестнице карьеры, но сама обстановка была такая, что она способствовала такому лёгкому, естественному движению.

К математике я хорошо относился и испытывал интерес с первых классов школы. Начиная с арифметики, а потом уже алгебра, геометрия, тригонометрия - всё это было мне интересно, давалось легко, я получал удовольствие от этих занятий. Участвовал в олимпиадах в МГУ на МехМате. В университет поступил, не зная вообще высшей математики. Многие поступившие со мной были более продвинутые, а я знал только школьную программу. Потом изучил и высшую математику. Пришлось изучить (смеется). Математика учит строгости суждения, логики, настраивает, мобилизует в определённом направлении - здесь всё уж очень строго и логично. Это как дом: сначала первый этаж строится, потом - второй, потом - третий. Если построить наоборот, то дом рухнет.

Вы знаете, это была совершенно особенная обстановка. Во-первых, студенты были на 90% иностранцы. Были и наши соотечественники.

Списывания, как явления, просто не было. Вот сидят рядом два человека, имея один вариант - им в голову не приходит, что можно что-то там посмотреть. Один вариант у двоих, а разное решение.

Один из наших студентов, наш соотечественник, поступил на инженерный факультет, но увлёкся математикой. Ему показалось, что математики мало, и он перешел на МехМат с инженерного факультета - хотел учить математику. Он стал, впоследствии, доктором физическо-математических наук, ректором РУДН и даже министром образования. Знаете, о ком я? Я думаю, когда во главе университета стоят бывшие ученики - это сохраняет атмосферу, созданную отцами-основателями. Но, если уж закончить всё это на шутливой ноте, то я скажу так, что одним студентом мы всё-таки недосчитались. Если бы мы приняли в своё время в наш университет одного долговязого африканского паренька, сына кенийского шамана, если бы он стал студентом РУДН в Москве, а не Колумбийского университета в США, то отношения между Россией и Америкой были бы другие (смеется).

Перефразируя знаменитое Некрасовское выражение: «Учёным можешь ты не быть, но педагогом быть обязан». Ты должен добросовестно передать, чему тебя научили. Не в том плане, что эти сведения новые, не в этом дело. Просто есть какие-то базисные вещи, которые в университетах проходят. Что такое вообще университетское образование, Вы знаете? Это то, что остаётся после того, как человек забывает всё, чему его учили в университете.

Я репетиторствовал сразу после окончания университета. Поэтому общение с людьми, которых я чему-то учу, было для меня привычным. И когда я поступил в аспирантуру, то у меня сразу была на кафедре общественная нагрузка. Я стал руководителем кружка преподавания высшей математики для сотрудников кафедры, которые пришли из школ. Они хорошо знали школьную математику, но не высшую. У меня было несколько человек, которые вдвое, а может, и втрое старше меня, но которые приходили, аккуратно учились, я им показывал, как решать задачи, как объяснять что-то студентам. Так что, в этом смысле, когда я здесь начал работать со студентами, я уже был подготовленным. То, что я должен учиться сам, я тоже понимал, потому что когда оканчиваешь университет, даже если надоедает в каком-то смысле эта постоянная учёба, буквально на второй-третий день думаешь: «Как так получается? Прошел целый день, а я не учился, ничего не делал, ничего не узнал». Тянет обратно учиться. Так что движение в аспирантуру - естественно.

Самое главное, конечно, - это отдача студентов. Вот, допустим, есть какой-то метод решения какой-нибудь задачи. Я даю студенту задачу, а он решает её способом, которому его обучили в 8 или 9 классе. Я ему говорю: «Посмотри! Но вот так же сделать легче». И вот добиться того, чтобы они поняли, не вызубрили, а поняли и осознали, что это знание даёт им возможность подняться на новый этаж, на новый уровень - это интересно. Обратная связь, когда они уже обратно начитают возвращать то, что я им даю, чему я их научил.

А если говорить более широко, то, когда на улице к тебе подходит, казалось бы, незнакомый человек и говорит: «А знаете, я у Вас когда-то учился...» Это очень приятно - проходит 10 лет, а кто-то подходит и узнаёт тебя на улице.

Студенты учат продолжать думать, не останавливаться, быть в тонусе. Желание думать сохраняется именно благодаря студентам, ведь если бы их не было, то с какой бы стати я стал над этими задачами заморачивался, искал новые методы, проявлял интерес.

В прошлом или позапрошлом году, в Америке вышла статья, которую я написал вместе с нашим выпускником. Мы написали совместную статью под названием «Кривые второго порядка на футбольном поле». Удивительная вещь - футбольное поле. Вот движется нападающий, должен пробить по воротам. Если он идёт по этой линии, с какого места ему удобнее всего пробить, чтобы ворота были шире всего? Вот такая вот задача, понимаете? И эта задача породила большую научную работу.

Иногда начинаешь что-то делать, постоянно что-то прирастает, открываешь что-то еще.

Хотя шахматы сродни математике, как считают некоторые, на самом деле, это всё, конечно, совершенно разные вещи.

С моим учителем, Валерием Витальевичем Рожковым, мы регулярно играли в шахматы прямо на кафедре. Мы начинали партию, потом был звонок - мы шли работать, потом возвращались и продолжали. Эта игра сохраняет разум в приподнятом, бодром состоянии, скажу так.

Когда я занимался шахматами и бадминтоном, у меня устанавливались хорошие отношения со студентами. Я не только сам оставался долгое время молодым, но я был почти такой же, как и они - мы были все на равных. Они стремились у меня выиграть, спорили, доказывали. Я встречал великое множество студентов - поразительно, что они все (!) хорошо учились. Чемпионы университета были почти все отличники.

Мне спорт ничего не давал для моей работы, будем откровенны. Это совершенно другая сторона жизни -он давал общение. Но когда есть разные стороны жизни ты становишься интереснее и себе, и людям.

Я думаю, что всё-таки да. То, что математики консервативные, можно представить себе так: как и везде, в науке есть основное столбовое направление - дорога, где все стараются друг друга перегнать, открыть что-то дальше, дальше, дальше, идут в этом направлении. Но ведь есть же ещё другие направления в той же математике, что тоже, в общем-то, интересно. Мне симпатичны люди, которые имеют разные интересы. Для меня это научное творчество - интересоваться и иметь широкий научный кругозор.

У меня склонность к этому с детства - с 7-8 лет. Я читал «буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя...» и думал, как же это просто! Я садился и рифмовал что-то. Кое-что потом посылалось в «Пионерскую правду», я не знаю, напечатали ли там или нет, но были ответы очень содержательные. Так что с тех пор я этим делом занимался, увлекался. Наверное, периодически, совсем ничего не писал. А потом вдруг что-то появлялось. Скоро юбилей РУДН - 60 лет! По этому случаю я написал небольшое стихотворение.

«Время — вещь необычайно длинная», - сказал поэт, проживший всего 37 лет. С высоты 85-ти позвольте не согласиться. Увы, время вещь необычайно короткая... Желаю студентам дожить до моих лет, но не так быстро!..

Желаю, чтобы в год своего столетия Университет возглавлял один из наших нынешних студентов - это сознание невольно приобщило бы нас сегодняшних к тем будущим праздничным дням. Нам не дано опознать его сегодня в студенческой братии на лекции или в коридоре, в столовой или на корте. Ничем особенным он пока не выделяется, разве что «лица не общим выраженьем», приглядевшись к которому, невольно вспомнишь, что «студент» в буквальном переводе означает человек занимающийся, усердно работающий.